В начале мира слово прозвучало,
И слово то сказать всуе никто не мог
Ведь слово Бога только означало:
Строителя в сей мир тропинок и дорог.
Мы созданы творцом и все ему подобны.
Творить мы сами научились не спеша.
Живём, как он, мы, созданным дыша,
Но всё же все труды, увы, бесплодны.
Средь нас ремесленников сотни и актёров,
И если созидать не научились вдруг,
Играем постановки режиссёров
И не зависим от неверных муз-подруг.
Умами возводя дворцы, поэмы,
Пытаясь идеальное создать,
Мы скоро научились убивать
За собственные страхи и дилеммы.
Мы смертны. И вся жизнь, что тот же бой.
Как хорошо, что вестники разлуки
Придут ко всем. Нам лижет пламя войн
В мольбе вперёд протянутые руки.
Но главного секрета не постигнуть,
И всё, что мы творим, искусственно слегка.
Не свойственна нам божия рука,
А выше головы не выйдет прыгнуть.
Нам не дано вселить души тепло
В творений мёртвую грудную клетку.
И всё-таки сказание одно
Я расскажу, поставив слухов метку.

Давным-давно, кто знает сколько лет
Назад произошёл сей странный случай,
В одно село приехал странник сед,
Уставший и немыслимо везучий.
В тот день мела метель и пела вьюга,
С ума сошли собаки во дворе,
Запуталась вся шерсть в веретене,
Сломалась ось у новенького плуга.
То скверный знак. Природа озверела,
Река рвала рубаху изо льда,
Казалось, вся долина не хотела,
Чтоб странник тот продолжил путь сюда.
Ворвался он в обители священных,
Пробрёл сквозь двор, не видя свою тень
И нараспашку трапезную дверь
Открыл, упав под возгласы блаженных.
Три дня его монахи приводили
В сознанье. Он же бредил и стонал,
Просил, чтоб свечи ближе подносили,
Метался, плакал и кого-то долго звал.
В четвёртый день горячка прекратилась,
Как будто бы не началась тогда.
Кровавой кажется всё страннику вода.
Он просит сделать для него большую милость:
Он хочет стать служителем для бога,
Отречь жизнь старую. Что было, то прошло.
Оставить жизнь у братского порога,
Забыть всё прежнее, что было столь грешно.
На исповедь к священнику был вызван,
Он не противился, хотел лишь поскорей
Закончить. Но с рассказа прошлых дней
Он в мир иной немедленно был вызван.
Когда несли его в гробницу на руках,
Разжал ладонь он. На фаланге пальца
Висел браслет, видневшийся во снах
Тому, кто исповедовал страдальца.
Не выдержал, был вынужден открыть
Священник тайну странника бумаге,
Затем метнул в огонь. В камине из-за влаги
Нашёл послушник сохранившуюся нить.

За пару лет до правды той мужчина
Купил дом старый в маленьком селеньи.
Уставший от забот и грома мира,
Хотел найти он счастье в отрешеньи.
Сюда он вез лишь пару тюков плотных
С картинами и книгами поэтов —
Последней пылью городских приветов,
Трудов познанья вынужденных, потных.
А в новом доме, мощном и уютном,
Существовала сном библиотека.
И жители в понятьи слишком скудном
Не рисковали сбросить грязи века.
Мужчина много долгих дней
Пытался привести в порядок строгий
Ряды тех книг. Усталый и убогий
Он потерял и сон, и радость в ней.
И вот, средь полок в день очередной
Вдруг заблестела бусинка браслета.
Внутри кулона лист лежал простой
Со схемой мощного создания скелета.
Всё в чертеже дышало и дрожало,
Созданье было живо даже так.
Зажегши свечи, в беспросветный мрак
Ушёл мужчина с лезвием кинжала.
По крохам, в силу каждой шестерёнки
Творил он список с верных чертежей,
Касание до рук неслышимой маслёнки
Ему казался шёпота нежней.
Росло создание, средь тени зарождаясь,
Копируя бумажные наброски
И, наконец, отбросил мастер доски,
К последнему штриху приготовляясь.
Внутри кристалла странный был узор,
Напоминал он чем-то паутину,
И будто бы паук глядел в упор
На мёртвую пока ещё машину.
И мастер то, что только сотворил,
Окинул снова с пристальным вниманьем
Отпрянул он от куклы с отрицаньем.
Его рукой сам сатана водил.
Пред ним сам человек стоял.
Не повторится то уже вовек никем
И только механизмом часовых схем
Он уже жил и, кажется, дышал.
Рисунок весь напомнил Страшный Суд
И Рагнарёк, где рушится Вальхалла,
И хаосом объятый жизни пруд
Под веками смертельного начала.
Кулон теперь искрился и дрожал.
Он чувствовал творенье человека,
Он знал о скорой смерти века,
Всего, что мир когда-то знал.
Безумием объятое сознанье
Пред мастером картину разожгло,
Молило разрушения созданья,
Пока оно во власти у него.
Машина двинулась без помощи ключа,
И человек браслет отбросил прочь,
Разбил, не в силах ужас превозмочь,
И убежал, ботинками стуча.
Он бросил дом, оставил всё пустым,
Он знал, что ключ когда-нибудь откроет
Замок. И днём творения восьмым
Мир завершится, солнце грозно взвоет,
Наступит крах вселенной и планет,
Конец с началом в пламени сомкнутся,
И щупальца по небу протянутся,
Когда единым станет вновь браслет.